На что способен звук в театре. Рассказывает композитор Николай Морозов

Википедия не вмеща­ет список всех сочи­нений Николая Алек­сандровича. Он пишет му­зыку для театров, мультфильмов, фильмов, его камер­ные произведения исполняются в России и за рубежом. Работает много и продуктивно. В переры­вах успевает отвечать на вопро­сы о секретах профессии. Чем мы и воспользовались. Николай МОРОЗОВ рассказал об истин­ной роли звуков в спектаклях, немузыкальной «Золотой маске» и музыкальной бездне.

Почему всегда забывают про музыку?

- Николай Александрович, перед премьерой вы специ­ально приезжали в Нижний Та­гил, чтобы услышать, как зву­чит спектакль. Это нетипично для композиторов. Почему вам важно присутствовать «в моменте»?

– Вы знаете, никто не учит, как писать для театра. У меня консерваторское образование, не думал, что буду участвовать в создании спектаклей. Первая работа – для Краснотурьинско­го театра кукол. Подошел к ней серьезно: идеальная партитура, запись с музыкантами. В итоге – фестивальная награда и же­лание продолжать. Но последу­ющие постановки огорчали: пи­шешь музыку, отдаешь в театр, смотришь премьеру, а там все не то… Поэтому решил: процесс нужно контролировать! Сначала просто приходил на репетиции, обсуждал увиденное с режис­сером. Потом это превратилось в отдельный этап работы. Все спектакли довожу сам: приезжаю в театр перед постановкой, зна­комлюсь с актерами, их вокалом, акустикой зала и аппаратурой.

- А что значит «все не то»?

– Я не отношусь к числу испол­нителей, которые всегда в готов­ности - «Что вам надо? Сделать здесь вальсочек?» Вникаю в мате­риал и создаю спектакль вместе с постановщиками. В итоге полу­чается такая серьезная конструк­ция, которая рухнет, если случит­ся хоть малейшее изменение. В отличие от художника компози­тору сложно что-то переделать.

- Это тот самый случай, когда хороший фильм можно смотреть без звука, а спек­такль - нет?

– Да, точно! Звук в спектакле играет одну из главных ролей. К сожалению, так думают немно­гие… С музыкой в театрах все сложно. Да и критики музыкаль­ную часть словно не замечают. Обратите внимание, что даже в премии «Золотая маска» нет но­минации «Музыка в спектакле». Многие настолько привыкли счи­тать ее второстепенной и спра­шивают, откуда та или иная ком­позиция. В смысле, откуда? Сам написал. А мне в ответ: «Ой, это так звучит, с оркестром, даже в голову не пришло, что специ­ально для спектакля записано, а не взято откуда-то из классики!» Что касается режиссеров, то их просто не учат работать со зву­ками. И вот они говорят: тут нуж­но грустную музыку, тут - повесе­лей. В итоге получаем – Малер, джаз, Бетховен, группа «Блестя­щие». Жуткий винегрет… При этом есть же драматургия пье­сы, света, декораций. Так поче­му всегда забывают про музыку? К сожалению, в этом виноваты и композиторы: считают сочине­ния для театра вторичными, ис­пользуют подборы из уже напи­санных произведений, делают не очень качественную запись…

«Люблю сочинять «под топором»

- Вы пишете много каче­ственной и разноплановой музыки: для драматических и детских спектаклей, муль­тфильмов и кукольных поста­новок, создаете камерные произведения… Вы гений?

– Я просто этим живу, люблю свое дело и много работаю! Лет до 35 у меня было желание поко­рить мир, стать Шостаковичем, Бахом, а потому вдруг произо­шло прозрение: процесс сочи­нения музыки для меня оказал­ся гораздо интереснее послед­ствий. В этом мире нет ничего вечного, в том числе и музы­кальных произведений, это есте­ственно. Когда это осознал, про­цесс сочинения стал приносить еще больше удовольствия.

- Но где взять дополнитель­ное время в сутках, чтобы все успеть?

– У меня хорошая теорети­ческая база, исполнительский и композиторский опыт и это очень помогает в работе: сам написал музыку, записал ее, помогаю вводить в спектакли. И все эти составляющие приносят удовольствие, нет рутины. Более того, люблю сочинять «под топо­ром», когда ставят жесткие сро­ки. Был рекорд - написал музыку для спектакля за три дня! Но, как говорил Петр Ильич Чайковский, вдохновение – это гостья, кото­рая не любит посещать ленивых.

Давно понял, что человек не способен сосредоточиться сра­зу на нескольких делах, но мо­жет научиться быстро переклю­чаться. Поэтому люблю работать одновременно над несколькими проектами, которые находятся на разных стадиях реализации. Что-то начинается, что-то раз­вивается, что-то заканчивается. За счет этого сохраняю свежий взгляд и успеваю сделать много. Не люблю состояние про­стоя: груженый вагон сложно сдвинуть, но если его сдвинуть, то ехать ему легко.

- Как происходит ваша ра­бота над спектаклями?

– Сначала меня заряжает ре­жиссер: погружает в сюжет, идеи, задачи. В этот момент беру бума­гу и начинаю за ним записывать, не все, какие-то фразы, слова, эмоции. А когда он уходит, сразу приступаю к работе, пишу по све­жим впечатлениям.

- А потом с готовой пар­титурой – на запись с орке­стром!

– Не совсем. Сегодня театры не могут оплачивать оркестровые записи. В результате большин­ство композиторов берут компью­тер, синтезатор и вперед! Но для меня это мертвая музыка. Слу­шать и воспринимать ее не могу…

- Как же быть, стать орке­стром?

– Почти. Конечно же, в рабо­те использую компьютер, но по-своему: применяю электронные звуки, но маскирую их живыми. Выручает, что умею играть на раз­ных инструментах. Их у меня це­лая коллекция. Если брать только струнные, то, помимо обычных, есть экзотические – сансин, уку­леле, ребек, дульцимер, мандо­лина, балалайка. Множество ви­дов флейт, звенящих… Иногда в кабинете прохожу мимо какого-нибудь инструмента, трогаю его и запоминаю интересные звучания. И тут же могу начать придумывать музыку. В итоге получается смесь импровизации с заготовками. Наконец, есть целый ряд компо­зиторских ходов, которые очень люблю использовать.

Там, где кончаются слова

- В чем особенность работы над кукольными спектаклями, она вообще есть?

– Мой любимый момент, ког­да кукла поворачивается спиной и при этом что-то говорит. Сра­зу начинает работать фантазия: представляю, что она оживает, у нее открывается рот, появляется мимика. Но нет, персонаж пово­рачивается – и его лицо остает­ся неподвижным. А это значит, что иногда в театре кукол при­ходится решать задачи за акте­ра и за куклу. Договорить то, что они сказать не могут. Есть такое выражение «Музыка начинается там, где кончаются слова». Так вот музыкой можно сказать го­раздо больше, выстроить всю историю, характеры героев, на­строения. При этом сочинять для кукольных постановок ничуть не легче, чем для драматических.

- Высшая награда для вас – аплодисменты?

– Когда слушаю свою музыку, стараюсь делать это и как про­фессионал, и как обыватель, в идеале им обоим должно быть интересно. Но лучшая оценка, когда ты в искреннем востор­ге от собственной музыки и по­рой даже не можешь понять, как придумал тот или иной ход. Ин­тересное ощущение: вроде сде­лал все сам, но попал под влия­ние произведения. К этому всег­да хочется стремиться.

Это судьба

- Читаю о вас: «С детства увлекся импровизацией, учился игре на аккордеоне, самостоятельно освоил гита­ру, баян, блок-флейту и фор­тепьяно…» Понимаю, что для вас музыка – это судьба. Но как вы это поняли?

– Родители решили обучить игре на аккордеоне старших се­стер. Мы вместе пошли в мага­зин за инструментом. Хорошо запомнил его: красный, трехчет­вертной… Но я был ребенком и меня даже близко к нему не под­пустили. Однако, когда у сестер с музыкой не пошло, аккордеон до­стался мне! Целый год ходил на уроки к бывшей балерине Ири­не Лунц. Овладел инструментом, читал ноты, подбирал на слух ме­лодии. Ирина Георгиевна убедила родителей купить мне пианино и сказала: «Когда он даст первый концерт, позовите меня!» Роди­тели рискнули (по тем временам это уникальный поступок), а че­рез много лет я пригласил учи­тельницу на выступление.

- Но в итоге вы стали ком­позитором…

– Но в итоге начал заниматься музыкой в двадцать с лишним лет, а не с четырех, как нужно классно­му исполнителю. В общем, у меня был интересный путь.

Пошел в музыкальную школу и… бросил. При этом играл на инструментах, что-то сочинял. Никогда не воспринимал эту способность как нечто необык­новенное. Музыка просто была моим миром и убежищем. После школы, по совету родителей, вы­брал политехнический институт. Проучился год. Работа на заво­де, армия и новая попытка по­ступить в вуз, теперь на связи­ста… Но сестра случайно круто повернула мою жизнь. Она уви­дела, как я учу формулы, и спро­сила: «Зачем тебе это? Ты же все время занимался музыкой». Это было, как холодный душ! И вот мне 21 год, иду к директору му­зучилища, прошу принять, играю Патетическую сонату Бетхове­на. Директор в шоке, но базовых знаний у меня не хватает. Воз­вращаюсь в музыкальную школу, которую бросил. Одноклассни­ки – дети, педагоги – ровесники. Пашу и за несколько лет прохо­жу всю программу. Затем отде­ление теории музыки в учили­ще, композиторский факультет в консерватории и аспирантуре.

И ни разу не пожалел о своем выборе. Более того, понял, что музыка обладает удивительной особенностью. Когда ее не изу­чают, она не пугает. Сначала ты не понимаешь, с чем столкнулся: взял, к примеру, гитару, научился перебирать струны, что-то там сочинил, получил эмоции. Но когда начинаешь погружаться в этот процесс все глубже, то каж­дый раз понимаешь, что истина удаляется. Момент, когда осоз­нал, какая передо мной откры­вается бездна, пришел вовремя. Если бы он случился раньше, то испугался бы и никогда не стал заниматься музыкой. Не пони­мал, куда лезу, не осознавал, что это очень сложный и беско­нечный путь.

Виктория МЕЛЬНИКОВА.

ФОТО НИЖНЕТАГИЛЬСКОГО ТЕАТРА КУКОЛ И ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА НИКОЛАЯ МОРОЗОВА.